Суета сует - Борис Курланд
– Кстати, вы упомянули Браху. Мне необходимо с ней встретиться. Я не нашел данные в интернете, на сайте справочной «Безека» абонемент под таким именем не значится.
– Ты под какой фамилией искал, Азулай?
– Да, я хорошо помню фамилию. Сколько раз проходил в поликлинике мимо двери с табличкой «Главная медсестра Браха Азулай». В голове остались воспоминания: уколы, ингаляции, как-то разбил колено, с ребятами в футбол играли, так она мне рану бинтовала. Помню руки у нее, натруженные, но ловкие, раз-два – и царапины и порезы смазала мазью, потом повязку наложила. А где она сейчас?
– Уехала давно из Беэр-Шевы на север. Там неподалеку от Кинерета в мошаве Амидрор она унаследовала хозяйство родителей. Они цимеры – отельчик – построили для туристов, вот она их сдает туристам.
– А муж ее, Жаки, парикмахер?
– Они давно не живут вместе, разошлись.
– С ним еще работала женщина из России, высокая, некрасивая. Она еще жива?
– Тоня Шпак. Да, живет одна, в двух кварталах отсюда. Муж Исаак Шпак спился, почки отказали…
Антонина и Алон
Антонина совсем не изменилась, немного сгорбилась, но седина почти не задела негустые волосы, собранные в короткий хвостик. Она долго присматривалась к неожиданному гостю, а потом обрадовано улыбнулась.
– Алончик, здравствуй. Тебя, конечно, не узнать, сколько лет прошло.
– А я вас сразу узнал, даже если бы встретились случайно. Вы совсем не изменились.
– Комплименты прибереги для молодых. Ты был моим постоянным клиентом, только у меня хотел стричься. Так и выговаривал: только тетя Тоня. Сам расплачивался, деньги с важным видом протягивал. Хотел мужчиной себя чувствовать. Расскажи о себе, где живешь, чем занимаешься.
Выслушав краткую историю жизни гостя, Тоня всплеснула руками:
– Как же это могло произойти, единственная дочка. Ужасная трагедия. – На ее глазах выступили слезы. – А почему больше не родили детей? В Израиле не принято иметь одного ребенка, обычно двое-трое. У религиозных вообще по десять детей.
– Некоторое время консультировались у разных врачей, сдавали анализы, но я был настолько занят моими проектами, а Орит своими делами, что времени продолжить обследования так и не нашли.
– Очень жалко. Галя ухаживала за Исааком Петровичем, как за родственником. Приходила домой, делала уколы, смазывала пролежни мазями, он ни за что не хотел лечь в больницу. Давала лекарства. Я несколько раз предлагала ей деньги, она всегда отказывалась. Говорила, лучше купите ему матрас специальный, надувной, с пузырями, поможет от пролежней. Добрая душа, я никогда не забуду такое отношение к нам.
Алон посмотрел на фотографию на стене.
– Я слышал, что ваш муж умер.
– Да. После происшедшего с твоим отцом Исаака Петровича постоянно таскали на допросы в Шабак, иногда по два-три раза в месяц. Запретили выезжать за границу, общаться с газетчиками, даже лекции читать на международные темы. Чего они боялись – не знаю. Для его общительной натуры это было хуже смерти. Он начал пить, как в молодости, впал в депрессию. «Я ни в чем не виноват и не замешан», – он повторял эту фразу сто раз в день. Ему постоянно казалось, что за ним следят.
– Как они познакомились?
– Исаак Петрович случайно встретил Анатолия и помог ему устроиться на работу. Да, на ту самую, на секретный объект в Димоне. В начале знакомства они вместе ходили по квартирам, агитировали новых репатриантов голосовать на выборах за рабочую партию. Анатолий мало разговаривал, опыта у него не было, в основном Исаак Петрович, он нуждался в компании, любил поговорить, к тому же таскать тяжелый портфель, набитый брошюрами, было тяжеловато. Вдвоем они часто приходили к нам домой, обедали, отдыхали от жары. Исаак Петрович всегда любил помочь людям, так было и с Анатолием. Откуда он мог знать, что твой отец был завербован КГБ.
– Вы до сих пор называете мужа по имени отчеству, как это принято у русских.
– Я как была, так и осталась простой малограмотной женщиной, парикмахершей. А Шпак, он образованный, начитанный, хорошо разбирался в политике, культуре. Когда Исаак Петрович переехал ко мне жить, я испытывала перед ним благоговейный страх. Для меня он был царь и бог. Я не знала, как ему услужить. Мне он казался особенным. Это потом я стала замечать рваные носки, грязные рубашки, горы мусора после еды и беспорядок на рабочем столе. Он любил меня по-своему, хотя вряд ли любил, скорее уважал за то, какая я есть. Никогда не поднял голоса, несмотря на нервный характер. Перед отъездом в Израиль, прежде чем подать документы, официально женился на мне, а мог бы уехать один. Я ведь русская. Не раз говорил, что я его вторая нога, на одной он не простоит и двух минут. Теперь мы врозь – одна нога здесь, другая там.
Мошав Амидрор. 2017 год
Браха Азулай и Алон
Мошав Амидрор спрятался между Галилейскими горами, примерно на полпути между Тверией и Цфатом. Перед пустующей сторожевой будкой торчал слегка покосившийся деревянный щит с названием населенного пункта.
Алон медленно проехал по центральной дороге, пересекающей мошав, с обеих сторон в просвете многолетних деревьев мелькали импровизированные щиты с приклеенными объявлениями – приглашали желающих поселиться на отдых.
Алон подъехал к одноэтажному строению на окраине мошава, в сторону леса выходило небольшое крыльцо с пластмассовым столом и парочкой стульев. Воздух здесь был совсем другой, не городской, насыщенный пылью, а прохладный и чистый.
Алон постучал в дверь, украшенную небольшим оконцем с витражом, но никто не отозвался. Он постучал еще раз, дверь приоткрылась, в проеме стояла миловидная девушка в рубашке свободного покроя, завязанной на поясе узлом, в шортах цвета хаки.
– Вам кого?
– Браха Азулай здесь живет?
– Да. А вы кто?
– Трудно объяснить. Можно сказать, давний знакомый из Беэр-Шевы.
Девушка с некоторым сомнением посмотрела на Алона.
– Тетя не совсем здорова. Она во дворе, греется на солнце.
В постаревшей женщине, сидящей в шезлонге под деревом, покрытым древней, морщинистой корой, Алон с трудом узнал некогда подвижную, полную жизни, с громким командным голосом медсестру, с которой даже врачи не отваживались вступать в спор. Браха спала, укрытая пледом, несмотря на теплую погоду. На коленях поверх пледа лежала раскрытая газета, очки с подвязанными шнурками едва держались на переносице.
Браха пошевелилась, газета с шелестом соскользнула с коленей, расстилаясь на траве. Женщина открыла глаза, спросонья посмотрела на гостя.
– Сон приснился странный, – сказала она, как бы продолжая начатый разговор. – Я плыву по Кинерету в лодке вместе с незнакомым мужчиной, волосы до плеч, длинная сутана из грубого полотна, в руке книга. Глаза внимательные, взгляд завораживает. Мужчина обращается ко мне, слов не слышно. А мне кажется, каждое слово очень важно, я должна понять, о чем он говорит. А ты кто?
Алон назвался. Если Браха и удивилась, то на ее лице это никак не отразилось.
– На отца похож, только Таль был худее и, пожалуй, ниже тебя. Присаживайся. – Она указала на стул, вросший в землю деревянными ножками.
– А кто с вами живет?
– Моя племянница Ализа, дочка двоюродной сестры. Та с мужем давно перебралась в Америку, Ализа жить там не хотела, не могла свыкнуться с атмосферой в тамошних школах, скучала по приятелям в Израиле. Когда ей исполнилось восемнадцать, сказала родителям о своем решении вернуться в Израиль, служить в армии. После демобилизации пошла учиться в колледж «Тель-Хай», хочет стать специалистом по Восточной Азии. Мне с ней хорошо, я же одна в большом доме. Хлопот выше головы, надо постоянно заниматься клиентами, уборкой цимеров, стиркой белья, оплатой коммунальных услуг, текущими неполадками. Ализа всем этим занимается, иначе пришлось бы нанять управляющего делами. Несколько раз думала продать хозяйство, купить жилье в престижном доме для престарелых, а потом думаю – где я еще
